«Кто я, и что жизнь моя» (1 Цар 18, 18)
В согласии с библейской мудростью, русский писатель Михаил Пришвин в дневнике 1931 года записал, что люди – это только «организованная пыль». Некоторые современные социологи также считают, что человечество – это лишь непонятно как возникшая «самовоспроизводящаяся система», в которой люди как ее отдельные элементы объединены между собой с помощью сети коммуникаций. К еще более печальным выводам пришли те философы, по мнению которых вся эволюция человечества – ничто иное, как некий мрачный лабиринт, где большинство путей – это не имеющие выхода тупики. Подобную насыщенную пессимизмом и трагическим агностицизмом мировоззренческую позицию пытается оспорить Леонид Л. Смирнов.
На примере завершающей альбом композиции художник убеждает, что истинная или духовная жизнь не подвластна всепожирающему земному и космическому времени и, как стоящая над ним Вечность, не имеет ни начала, ни конца. Духовная Первопричина, вероятно, даже не знает, что существует. Знаменитый богослов Иоанн Скотт Эриугена писал, что «Бог не знает о себе, что Он есть, ибо Он не есть какое бы то ни было «что».
Подлинная духовная жизнь вечна, как вечна Высшая Космическая Действительность, которая только на какой-то промежуток своего существования «выбросила» земную жизнь из своегоматеринского лона. Наша жизнь образовалась не только в той упрощенной форме пресловутой и совершенно необъяснимо почему-то «разумной биологической массы» человечества, а в виде значительно более значимого, чем известная нам материя, синкретического духовно-физического феномена. Не только настоящей картиной, но и всем своим творчеством художник говорит, что жизнь каждого человека развивается под главенством духовного или космического начала и подчиняется посылаемым им импульсам. Научно мы их не можем объяснить, но в их реальности интуитивно не сомневаемся.
Картина предельно лаконична. Всю ее изобразительную поверхность занимают монументальные лики Космической Матери или олицетворенной ей порождающей жизнь внепространственной и вневременной Разумной Силы и Младенца – символа уже освободившейся из состояния небытия земной жизни, которая, в отличии от породившего ее Вечного Небытия, знает, что она – «есть».
Однако это совсем не обязательно делает человеческий социум и каждого отдельного человека носителями прогресса и добродетелей, даже если он кажется нравственно безукоризненной личностью. В немецкой проповеди XIII века был приведен пример женщины, которая скрыла от своего исповедника тяжкое прегрешение. Ей явился ангел в сопровождении прелестного ребенка, спина которого была покрыта червями и жабами. Ангел объяснил, что олицетворенная им жизнь сделалась подобной грешной женщине. Живая, с одной стороны, она уже была трупом и гнилью – с другой.
Позднее – античный поэт Нонн из Хнума писал, кк некогда «во тьме непроглядной вселенной \ Зорями горними вспыхнул Свет, колеблющий землю, \ Мраком не побежденной». В монументальном лике Космической Прародительницы можно увидеть живописную метафору почти повсеместно почитаемой на Древнем Востоке Великой Богини Матери, которая породила не только всех других богов, но и все живущее на земле. Ее образ перекликается с такими психологически мощными женскими персонажами Библии, как, например, ветхозаветная Мать всего человечества Ева и евангельская Мать христианского Спасителя – Дева Мария.
Художник сосредоточил свое внимание на излучающем внутренний скрытый свет образе небесной Матери. По толкованию Иоанна Дамаскина, лицо Бога символизирует Его проявление и обнаружение в делах. Образ величественной Космической Мега-Матери всегда был неразрывно связан с понятием инфернально «океана», состоящего из энергетических волн Космического или Божественного Света, могучую креативную силу которых зрительно выражали чувственно постигаемые бездны земных морей, без наличия которых было бы невозможным возникновение, эволюция и гармонизация с Материнским Космосом жизни на нашей планете. Она зародилась в первоначальном океане, где такие волнообразующие первосубстанции, как свет, огонь и вода, вероятно, составляли единое целое, и в котором были скрыты уникальные творческие предпосылки. Испанский философ Рене Генон представляет совокупность возможностей, содержащихся в определенном состоянии существования, в виде волн, каждая из которых соответствует в этой совокупности выявлению отдельной возможности.
С потоками Космического Света были связаны такие широко известные богини-Матери, как древнеегипетская Исида и христианская Дева Мария. Они чудесным или «непорочным» способом родили божественных сынов – Хора и Иисуса, которые обладали светоносными свойствами и львиным могуществом и символически олицетворяли возникающую под воздействием Космического или Божественного Света жизнь. Средневековый епископ Гилельм Дуранд считал, что Христос, подаривший людям возможность вечной жизни, пришел в наш мир как «Восходящее Солнце».
Картина Леонида Л. Смирнова одновременно печальна и радостна. Она грустна потому, что каждое рождение ребенка – это невозвратимое расставание его с Матерью. Ведь наше земное бытие – это потеря таинственной целостности «небытия» или трагический выход, из уму непостижимых глубин единственно подлинного внебытийного материнского Космоса в весьма проблематичную собственную соматически-умственную «внутреннюю реальность». Неслучайно в анонимной поэме XII века звучит настораживающая мысль о том, что «все, что меняется, теряет свою ценность». Рождение – это болезненная жертва Небытия Кому-то, стоящему над ним или повиновение Им же самим установленным и необъяснимым для нас законам, которые требуют или допускают, чтобы временами из Небытия появлялось материальное или земное бытие, которое, возможно, есть только иллюзия. Изображение этого важнейшего для человечества события уже встречалось на одной из помещенных в альбоме живописных композиций Леонида Л. Смирнова, которая неслучайно открывает подбор включенных в него полотен.
Тем не менее, как из первого, так и из последнего полотна, извергаются на зрителя мощные каскады надежды. Настоящая картина оптимистична, как оптимистично изображение хищных зверей, пожирающих травоядных животных, в чем можно увидеть зашифрованный образ великой космической мистерии или жертвы, совершаемой во имя новой вечной жизни. Каждая смерть – есть причина новой жизни. Оптимизм картины выражен еще и тем, что Дитя на руках Матери лишь на время ушло от нее. Не нужно забывать, что каждый из нас неизбежно покинет этот физический мир и обязательно возвратится к своим перинатальным истокам. То есть к общей для всех землян Космической Утробе или Колыбели, изображенной на открывающей альбом картине «Ужас рождения и радость смерти».
В Подлинном Духовном Космосе нет раздела между Божественным Светом и такой же Тьмой, одинаково непостижимых человеческому глазу и уму, и одинаково отдаленных от законов физического человеческого мира. Французский средневековый философ и поэт Алэн Лилльский в поэме «Плач Природы», которая у орфиков воплощала божественную мировую гармонию и воспринималась «Всеобщей Матерью» или «Кормчей», увидел Космос или Природу как монументальную фигуру величественной женщины – Матери или орфического «Всевидящего демона», для которого нет законов земного притяжения и унизительного рабства времени. Монах Гуго из Сен-Виктора в трактате «Дидаскалион» писал, что Природа – это «изначальный прообраз всех вещей в божественном уме, в соответствии с которым все и было создано».
По словам немецкого проповедника Гонория Августодунского, Природа-мать является синонимом Вечности, и она существует «до мира, с миром и после мира». На картине Николая Рериха «Матерь Мира» Она изображена как окруженная кругами ослепляющего небесного сияния, погруженная в самосозерцание царственная женщина, восседающая на парящих в пространстве скалах. Византийский мистик Григорий Палама писал, что Мария Египетская, «а вернее небесная, во время молитвы осязаемо и пространственно поднялась и телом, потому что с возвышением ума тело тоже возвысилось и, отстав от земли, казалось воздушным». Эта мистическая Мать-Природа пребывает в окружении невыносимого, даже для нее, Космического Света и удалена от столь же болезненно нестерпимого физического или земного мрака неведения. Хотя Космическая Мать всегда управляет созданной Ей земной жизнью, Он вряд ли вмешивается в течение разворачивающихся в ее недрах мирских или бытовых событий, о чем наглядно напоминает повязка на глазах рериховской «Матери Мира», и плотно прикрытые широкими сине-черными мазками краски Ее глаза у Леонида Л. Смирнова.
Эти загадочные полосы, как мистические покрывала, отделяют Ее и Ее ребенка, глаза которого тоже заслонены от мелочной суеты физического существования. На картине Якопо Амигони «Видение Мадонны святому Доминику» (Государственный музей истории религии) глаза ангелов также не видны, а на их место эскизно брошены неправильные пятна красно-коричневого цвета. Максим исповедник учил, что херувимы и серафимы «закрывают лица, - показывая, что они не посягают зреть превышающее их, не данное им». Когда, по евангельскому свидетельству, на горе Фавор Христос преобразился перед Петром, Иаковым и Иоанном, то «просияло лице Его, как солнце» (Мф 17,2) и ослепленные апостолы прикрыли глаза.
При более глубоком рассмотрении иконописно торжественных и насыщенных вселенским спокойствием ликов Матери и Ребенка возникает трудно объяснимое ощущение тревоги. Кажется, что оба персонажа, которые существуют в ином пространстве или в не менее непонятном «зазеркалье» полотна, нас не видят. Тем не менее, мы подсознательно понимаем, что в действительности они нас видят, изучают и управляют нами. При этом совсем не обязательно различая конкретное существование каждого отдельного человека. В «Ригведе» сказано: «Кто сверху взирает, на высшем небе – Он, может, знает. А может, не знает». Тем не менее, хочется верить, что Космос (или Бог) видит нашу истинно-нравственную сущность и воспринимает все наши пороки и достоинства, все наши грехи и добродетели. Неслучайно в Индии ученик не смеет сесть перед лицом своего наставника – гуру, дабы влияние энергоносной праны, связанное с его взглядом, дыханием и голосом, контактируя непосредственно, не произвело слишком резкого эффекта. Чаще всего опасного в психическом и даже физическом отношении. В апокрифическом «Евангелии Псевдо-Матфея» (V век) лицо трехлетней Марии, будущей Богородицы, «блистало, как снег, так что с трудом можно было смотреть на лицо Ее». У египетского подвижника преподобного Памва лицо также сияло настолько мощным светом, что многие не могли смотреть на него. Известно, что некоторые исламские мистики не притрагивались к еде приготовленной женщиной, в которой они далеко не обязательно и далеко не всегда видели нечистое существо, и которую могли воспринимать личностью более просвещенную, чем они и находящуюся на более высокой ступени развития.
Художник сумел показать, что субстанция Космического Света и Тьмы не только создает и организует земную Жизнь, но она также наблюдает за ее правильным социально- историческим и личностным «развертыванием». Живописец предупреждает, что Иное или Космический Разум (вспомним космическую лису на другой картине художника)таит в себе не только оптимистическую идею всеобщего спасения, но также содержит потенциальную угрозу наказания всем тем, кто рискнет пойти против извечных Законов Космоса. Взрослые спартанцы, не состоящие в обязательном для них браке, должны были в зимнюю пору нагими обходить городскую агору, распевая песню, что страдают по заслугам, ибо не повиновались божественным законам.
Космос страшен и беспощаден тому, у кого, по выражению Марка Подвижника, «возсмердевает в душе язва». Это интуитивно чувствовали средневековые мистики и в некоторых западноевропейских легендах символизирующая Космос Дева Мария, наказывая осквернившего сакральную гостию грешника, карает не только его, но подвергает затоплению целую страну. Ведь для олицетворенного Ей Мега-Космоса один человек, как существующий в его недрах один из бесчисленных людских микрокосмов, равен всему человечеству. Как это ни парадоксально, но Христос также способен сойти с креста, дабы пинками отправить на тот свет человека, оскорбившего Его или Богородицу. То есть сама Жизнь мстит за содеянное против нее преступление. Космос, как Бог любой религии, и как почти вся нам известная символика или природная сакральная «знаковость», бинарен: он одновременно добр и беспощаден. Космос рождает и награждает, но он, также, карает и казнит. Развитие человечества было бы немыслимым без Космического или Божественного «поощрения» и воспитывающего «наказания».
Именно поэтому лики на полотне Леонида Л. Смирнова одновременно успокаивают и ужасают смотрящего на них. Согласно легенде, Христос, умирая на кресте, обратил лицо на Запад, чтобы верующие, во время молитвы обращенные на Восток, мысленно видели Его спасительный лик. Теологи напоминают, что каждая икона наблюдает за молящимся и нравственно его облагораживает. Хочется поверить, что и настоящая картина, как и любое другое произведение философски мотивированного искусства, сможет духовно возвысить человека, и он незаметно для себя станет иным, очищенным как нравственно, так и телесно. Раннехристианский епископ Тертуллиан в трактате «О воскресении плоти» указал, что «довольно одного мановения души – и лицо дает знать об этом: лицо есть зеркало всех намерений».
Лицо человека, непосредственно затронутого прикосновением Небесного Света, или потрясенного зеркально насыщенной Им картиной, становится столь же прекрасным, как Он. Но если человеком овладевают негативные эмоции, если он станет пленником страстей и отойдет от навеянной картиной тишины, все переменится. В исландской «Саге о Ньяле» (XIII век) Флоси, которого Хильдигун призывает к мести, так волновался, «что лицо его делалось то красным, как кровь, то бледным, как трава, то синим, как смерть». В «Застольных беседах» итальянского архитектора и гуманиста Леона Баттисты Альберти упоминает загадочная река из человеческих лиц. Это предельно уродливые, опухшие, в морщинах и изувеченные пороками грешники.
Художник своей живописью желает ответить на поставленный в эпиграфе мучительный вопрос о смысле нашей жизни. И он дает единственно философски обоснованный ответ: жизнь и смерть составляют одно целое и постоянно переходят друг в друга, в чем, как помним, заключена мистическая суть кровавых мистерий Древнего мира. Древнегреческая Аэропа после смерти продолжала кормить своего младенца грудью. Великий византийский или сирийский мистик Псевдо-Дионисий Ареопагит писал, что «бытие бытийствующего исходит от Предвечно-Бытийствующего.
Наша земная жизнь «лучевидна», и она, как поток породившего ее Космического Света, имеет начало, но не имеет конца. Она только иллюзорно отлучена от родительского Космоса, от отечески-материнского Инобытийного Разума и непременно снова сольется с Ним. Русский поэт Федор Тютчев писал:
Когда пробьет последний час природы,
Состав частей разрушится земных:
Все зримое опять покроют воды,
И Божий лик изобразится в них.
Необъяснимая современной науке затянувшаяся на тысячелетья физическая стагнация весьма гипотетического энгельсовского «готового человека», который, по словам Павла Флоренского, в действительности совсем не «готовый», а является лишь искривлением, складкой, или морщиной пространства, может быть истолкована по-разному. В начале наших размышлений уже было отмечено, что в современном человеке часто не видят венца творенья Бога или, что, вероятно, более соответствует истине – Разумного Космоса. Встречается и такая гипотеза, что человек является только трагической. Из-за собственной бесперспективности «резервной моделью» неведомого нам Демиурга, которая непонятно каким образом и почему сумела достичь многих философских, технических, научных и художественных величин.
Художник явно с этим не согласен и с помощью своей живописи утверждает, что нет никакой роковой стагнации, нет безнадежного тупика и нет мнимой алогичности нашего существования. Нам только кажется, что Разумному Космосу мы безразличны и что мы брошены им в омут земного существования только на непредсказуемый произвол часто абсурдного и жестокого случая. Наша жизнь порождена Космосом, она никуда от Него не ушла и ей ничто по большому счету не может угрожать. Когда буддистский подвижник Рестшунгиа женился на дочери богача, то она над ним насмехалась и даже ударила ножом. Однако вместо крови из раны потекла сперма. Смерть стала жизнью, и картина Леонида Л. Смирнова вещает именно об этом.
Живописец говорит, что существование каждого человека может быть для него достоверным только тогда, когда философски или средствами символического искусства доказано реально существование создавшей наш мир силы, то есть Вечного Материнского Космоса. Поэтому образ иррациональной и только мнимо отрешенной от дел нашего мира Матери он наделил вполне рациональной и при этом высокохудожественной формой. Отчего глубочайшая философская тайна становится немного более наглядной и понятной каждому.
Композитор Шарль Гуно на вопрос Сен-Санса, что означают удары барабана в его «Мессе святой Цуцилии», ответил, что «это салют из пушки вечности». Завершая рассказ не только об этой картине, но и о живописи Леонида Л. Смирнова, отметим, что ее автор таким же, но только колористическим триумфальным залпом, отдает честь Вечному Разуму.
Здесь заканчиваются символические рассуждения историка религии, который только учит и разъясняет, и свое заключительное и, бесспорно, самое важное слово берет Художник, который только показывает и ничего не внушает.
