«Вот, идет народ от страны северной, и народ великий поднимается от краев земли; держат в руках лук и копье, они жестоки и немилосерды, голос их шумит, как море» (Иер 6, 22-23)
На этой картине Леонид Л. Смирнов запечатлел свое видение или подсознательное воспоминание о подвигах викингов – его далеких предков по линии матери. Но это не педантичная или исторически абсолютно достоверная (но при том скучноватая) реконструкция жизни средневековых «северных людей» – героических племен, населявших Скандинавию, которые с VIII века стали совершать опустошительные набеги почти на все берега Европы и даже достигали далекой Византии.
Живописец главным образом ориентируется на мифы и поэзию. Своими плотными и почти похожими на резьбу по камню красками он воспевает этих до безумства храбрых и могучих мужчин, единственной целью жизни которых был непрестанный поиск «добычи и славы». Многие норманны почти всю жизнь проводили на море, на своих небольших, но прочных кораблях, которые они с гордостью называли «морскими волками» или «морскими конями».
Корабли викингов вмещали до 60 человек и могли идти как под парусаами, так и на веслах, иносказательно обозначавших (по мнению знатоков «вещевой» символики) творческую мысль – один из главнйших источников действий древних искателей приключений. Нос корабля украшался обыкновенно позолоченным изваянием какого-нибудь устрашающего зверя – чаще всего фантастического дракона.
Как бы выныривая из морской пучины, ладья напоминает тело дракона. Его высоко вознесенная в небо змеинообразная шея прочно поддерживает массивную голову рогатого чудовища, а образующие корпус судна доски смотрятся, как его ребра. Они уходят в воду и постепенно сливаются с веслами, управляемыми сидящими в дракаре воинами.
Дракон олицетворяет храбрость викингов: в его теле объединены признаки, заимствованные от таких особенно агрессивных и опасных существ, как змея, крокодил, лев и допотопный ящер. В средневековом искусстве дракона часто изображали с крыльями летучей мыши. Таким крылом выглядит громадный сине-серый парус. Повинуясь урагану, он как бы вытягивает монстра из хтонических областей мироздания. Его острые, как стрелы или когти, нижние углы еще погружены в воду, но верхние – пронзают тучи. Крылообразный парус угрожает всему среднему миру людей – всем народам, проживающим в тех странах, куда движется корабль.
О почти космической мощи северных завоевателей свидетельствует почти физически ощутимый ураганный вихрь. Художник смелыми длинными и смелыми мазками краски передает его всесокрушающий порыв. Вихрь не только вытягивает дракар из океана, но и несется впереди, как бы образуя невидимый пространственный туннель, по которому корабль будет двигаться с немыслимой для реальности скоростью. Этот холодный северный ветер предвещает древним обитателям побережий Европы, что к ним неминуемо приближаются «недобрые» для мирной и спокойной жизни времена.
Викинги вызывали всеобщий страх. Высадившись со своих дракаров, они грабили и уводили жителей в плен. Потом их продавали в рабство на скандинавских рынках. Норманны жгли села, разоряли города и не щадили монастырей. По преданию, у своих жертв они раскрывали грудь и раздвигали ребра так, что они образовывали «крылья», а сама жертва превращалась в ужасное подобие орла – мрачного символа коллективной и личной силы викингов.
Из-за своих плотно закрывающих голову и шею шлемов викинги ассоциировались с античным чудовищем Минотавром. Этот мифический атлет с головой быка безжалостно убивал людей в Лабиринте, и викинги без угрызений совести следовали его примеру. Неслучайно, в средневековых церквах читали молитвы, прося Бога спасти от них: «A furore Normanorum Libera nos, Domine!».
Со временем викинги селились в покоренных странах и превращались в защитников своей новой Родины. Столь же жестоких, какими они были в роли завоевателей. В Византии они стали наемными воинами и своим поведением не отличались от господствующих тогда нравов. Византийская царевна и писательница Анна Комнина сообщает, что византийские воины варили в котлах новорожденных турецких младенцев, отобранных у взятых в плен матерей, и окропляли этой водой правую руку. Викинги в воинственном опьянении рубили, не разбирая, своих и чужих, был ли приказ вожака или его не было.
На полотне привлекает внимание мощная фигура предводителя дружины, обладавшего почти ничем не ограниченной властью. Известно, что флотом викингов, который мог состоять из нескольких сотен кораблей, командовал Морской король. В IX веке во главе норманнов, вторгшихся во Францию, стоял знаменитый впоследствии военный и политический деятель Роллон.
Меч предводителя викингов вместе с шеей дракона-ростры и мачтой образуют мистический комплекс из трех вертикалей. Хотя идея вертикали обыкновенно связана с творческим движением вверх и с процессом одухотворения, здесь им придан другой смысл. Они олицетворяют губительную силу «северных людей». Поднявшаяся к небу, как разъяренная кобра, ростра может быть воспринята как олицетворение индуистского бога Шивы. Миф рассказывает, что он проглотил страшный яд калакута, капающий из пасти змеи Шеша или Такшака, которая висит головой вниз, а капли отравы сжигают Вселенную. Шея Шивы посинела, его звали «синешейным божеством», наделенным разрушительной силой. В Библии шея также символизирует мощь и уподоблена столбу, который был «сооруженный для оружий» и «тысяча щитов висит на нем – все щиты сильных» (Песн 4, 4).
Мачта – это символическое копье, при необходимости оно может быть в любую минуту опущено и направлено на врага. Как связанный с войной фаллический знак, копьеподобная мачта близка по смыслу мечу и, как тот, содержит несколько парадоксальную идею высокой нравственности викингов. В свете вышесказанного это, по меньшей мере, звучит странно. Но сели к скандинавским морепроходцам отнестись справедливо, то они несли не только смерть и в действительности мало чем отличались от средневековых христианских рыцарей – жестоких и доблестных одновременно.
Рыцари, не щадя своей жизни, шли на борьбу со злом, воплощенном в змие или драконе. И они, и викинги могут быть даже сопоставлены с христианскими святыми. Если Святой Марсель Парижский победил дракона, трижды ударив его по голове своим легким посохом, в «котором тяжесть чудотворной силы проявилась», то викинги столь же удачливо побеждали по-драконьи извивающееся многоголовое море, постоянно им угрожавшее. От этого они становились еще более сильными, и физически, и морально, ведь только тот, кто победит дракона, становится подлинным героем. В германо-скандинавском эпосе «Песнь о Нибелунгах» Зигфрид омылся кровью побежденного им чудовища и приобрел неуязвимость.
Плывущие на покоренном и, как боевой конь или слон, прирученном драконе, викинги на картине Леонида Л. Смирнова могут быть восприняты своеобразной и при этом совершенно оригинальной парафразой ветхозаветного сюжета о Ноевом Ковчеге. Ведь в циклической концепции времени будущее – уже было, и спасающиеся от невзгод своей Родины воины, как и соратники Ноя, - смело направляются вперед, веря, что все ненастья пройдут, и они достигнут «земли обетованной». Существует гипотеза, что именно викинги открыли Америку задолго до Колумба.
И в материальном, и в духовном плане Ковчег символизирует силу, сохраняющую все сущее, гарантирующую его возрождение. Ладья как художественная метафора материнского лона (что уже встречалось на другой картине Леонида Л. Смирнова) доставляет в мир нашей реальной физической жизни столь же реальных ее носителей. Викинги находили себе спутниц в покоренных странах, а их дети и более далекие потомки не только сохранили положительные черты своих отцов, но со временем их приумножили. В наше время слово «викинг» не указывает на морского разбойника, а скорее, обозначает благородного и не лишенного романтического ореола мечтателя и искателя приключений.
Викинги, как и ледяной нордический вихрь, только на первый взгляд несли разрушение. В действительности, они закаляли покоренные народы: жителей Суассона, Парижа, Тура, Орлеана и других поверженных ими городов они научили столь необходимой для развития – стойкости. Мачта с развевающимся флагом, как и меч в руках предводителя дружины – это символы победы креста над мраком «нелюбопытного невежества». Это победа светонаполненного знания над мраком суеверного и чванливо уверенного в собственной правоте агностицизма.
Картина Леонида Л. Смирнова, совсем как хорошая музыка, является космоустроительным полотном. Заключенный в ней космологический код учит нас оптимизму и вере, что любое, пусть даже самое мрачное на первый взгляд событие, в конечном своем историческом результате ведет к социальному прогрессу.
